Война с птицами

Владимир Романов.

Миги резко взлетали и садились на взлетную полосу да так, что, когда самолет пролетал над нашим домиком, что находился около взлетной полосы, он дрожал, а стекла подозрительно дребезжали, грозя вывалиться прямо на нас.

Домик, впрочем, имел просторный и светлый вид, состоящий из одной длинной комнаты, один из выходов которого вел прямиком в блок вольер, состоящий из 6-и отсеков, и двух небольших комнатенок и веранды. На боку у домика обнаруживалась небольшая дырка, которая никак не отражалась на эстетическом восприятии этого строения так как оно было накрыто маскировочной сеткой.

Аэродром был военный, и все чины, попадающиеся нам по дороге подобострастно тянулись перед сопровождающим нас из штаба авиации генерал-полковником. Видя, как с превеликой охотностью выполнялись указания нашего генерала, мы наконец-то уверились, что наша миссия в роли орнитологов-сокольников увенчается ослепительным успехом.

Путь мой к карьере военного сокольника был извилист, и лежал через Окский заповедник, где я трудился под началом литовца Шалной Альбиносом обладавшим великолепной черной бородой. Тогда мы все с превеликим энтузиазмом рубили и грузили дрова, чтобы хоть как-то прокормить прожорливую печку в питомнике хищных птиц. Печка поглощала бешеное количество горючего и выдавала минимальное количество тепла для нашего перепелиного хозяйства, перепелами которого мы весной кормили прожорливых балобанят Falco cherrug с их мамашами и папашами. Вся моя жизнь в Окском заповеднике протекала в жестокой борьбе с Российскими климатическими условиями, и порой мне казалось, что я буквально всем телом обогреваю наших цыплят.

В один прекрасный день у нас появился доктор института Охраны Природы Сорокин Александр Григорьевич и предложил мне работу по новой тематике, непосредственно связанной с соколиной охотой. Я был счастлив, и моментально собравшись — отбыл в Москву.

Институт, находящийся около окружной дороги Москвы, сразу же поразил мое воображение: исторические здания. степенно гуляющие ученые мужи, проводящие время в неторопливой беседе среди огромных деревьев и комплекса озер. Утром наша Орнитологическая лаборатория собиралась на завтрак,, не спеша поедая свои бутерброды с многочисленными кружками чая, проводила беседы о собаках, охоте и интересных случаях на природе, а затем после такого двух-часового времяпрепровождения, отправлялась гулять по аллейкам исторического ансамбля. Пройдясь по свежему воздуху и нагуляв основательно аппетит, мы все дружно собирались на обед, во время которого к нам спускался профессор Флинт делившийся с нами впечатлениями о различных зарубежных поездках, и о виденных им самолично в вольных условиях живых «крокадайлах». И на такой торжественной ноте после обеда все разъезжались по домам, предварительно отметившись в местную командировку.

Первую неделю я с любопытством ждал, когда же начнется какая-либо деятельность, затем я предположил, что имею дело с каким-то законспирированным санаторием, что было мне как раз кстати после работы в заповеднике. Затем все мне порядком наскучило, и с огромным облегчением в конце концов мы отъехали на аэродром с моим напарником Рыжовым Сергеем.

С великой помпой мы въехали на рабочее место, представлявшее собой, в сущности поле обнесенное белым забором. Постоянно возникающие то тут, то там козыряющие солдаты наполнили наши сердца гордостью и важностью за то великое соколиное дело в военном деле которое нам предстояло сделать. И когда капитан Заболотный с изможденным лицом из роты обеспечения на каждую нашу просьбу, подкрепленную внушительным видом нашего полковника, заверил, что недостатка в холодильниках, шкафах, кроватях и прочих чудесах цивилизации не будет, мы с легким сердцем вселились в избушку около взлетной полосы. А генерал, пожавши нам руки, заверив в своей ежесекундной помощи, отбыл с не меньшей помпой обратно в Москву.

Кое-как устроившись на деревянном полу на походных поролоновых матрасиках, мы стали с нетерпением ждать следующего дня — но он был без изменений. На второй день пошел дождь. На третий день дождь прошел, и залетали активно миги. Устав от простейшей житейской неурядицы, мы стали копать яму под туалет (не было туалета, и естественно воды). На яму мы поставили туалетную будку, особенно хорошо сочетавшуюся на фоне последней модели Мига( это такой супер самолет), и военных супер вертолетов.

На шестой день мы занялись орнитологическими учетами, поскольку рыть колодец нам показалось достаточно наивно, да и глубоко. Периодически захаживая к нашему ответственному по хозяйской части Заболотному, мы получали от него бодрое «О'кей», под которым подразумевалось «Пошел на фик».

Мы решили стоять до конца и привезли хищных птиц для отпугивания. И тут у нас встала проблема холодильника (для хранения корма для птиц). Корм упорно не поддавался уговорам и тух, а в таком виде он был не пригоден для скармливания птицам. Несмотря на все уговоры военных чинов в различных штабах холодильник не желал появляться на своем рабочем месте. Бюджет военного аэродрома и генерального штаба не был готов приобрести бытовой холодильник — он просто иссяк. Наши требования оказались непосильной ношей и вели к неминуемому разорению летающей военной машины. Тут я очевидно выдаю военную тайну, но прошу простить за это меня генеральный штаб.

Также питание всухомятку (отсутствовала электроплитка) не придавала свежести и румянца нашим лицам. Но нам искренне захотелось помочь Родине, и мы решили влить в военный бюджет своих, доморощенных средств и попросили машину для доставки своих кроватей, холодильников, электроплиток и бидона для воды в орнитологическую службу аэродрома. Но и тут нас ожидало фиаско: не оказалось не только машины, но и бензина для нее.

Не выдержав бедности и нищеты нашего перестроечного щита (сейчас естественно он несоразмерно выше), мы отправились в Москву за приставленным генералом. Вытащили его с дачной постели около которой он добывал пропитание (тогда ведь все добывали пропитание на своих 6 сотках), и поставили ультиматум или он упаковывает избушку холодильниками, кроватями и машиной пыхтящей около входа, или мы сидим в Москве.

В конце концов мы бессильны против финансового гиганта, которым в то время являлся Пентагон (теперь он конечно обессилел). И холодильниками и электроплитками нам его не закидать.

Полковник, основательно разозлившись, уехал на аэродром и пропадал там около недели. Он появился у нас в лаборатории во время живой беседы о «крокадайлах» и прочих «ползучих гадов». Его честная, плоская физиономия была покрыта потом. Он постоянно оттирал пот носовым платком, и причитал - «Какие люди! Какой беспорядок! Но я все сделал, все на месте».

Наконец то у нас в домике появился холодильник и электроплитка — это было одно из самых больших достижений аэродрома на нашей памяти. Взяв выделенную нам машину мы уехали на поиски птенцов ястребов-тетеревятников Accipiter gentilus, которые по замыслу наших орнитологических и военных боссов должны были кардинально изменить орнитологическую обстановку на взлетной полосе. ВВС видимо все-таки хотел отпугнуть самолетоопасные виды птиц усердно портящих турбины взлетающих и садящихся детищ военной мысли — поскольку это было дорогое удовольствие.

(Вот почему военные так экономили на холодильниках). С такой светлой мыслью мы приступили к поискам гнезд ястребов-тетеревятников.

Найти гнезда ястребов довольно-таки сложно. Это не те гнезда хищников, на которые чаще всего наталкиваются некоторые любители природы, ищущие каких-то необыкновенных развлечений: канюков Buteo buteo, или пустельг Falco tininculus. Это хищники — мышееды, или, как можно выразиться, миофаги. Они прилетают весной и приятно оживляют поля своим открытым полетом, зависая и нападая на исконных врагов человечества -мышей. Отнюдь не они таскают курочек и уточек у доверчивых землевладельцов, а самое большее, что они добавляют к рациону из мышек это кузнечики и черви. Гнезда их довольно просто найти, так как эти птицы довольно открыто и не таясь подлетают к своему жилью. Канючиные гнезда тоже не доставляют проблем - они огромны и совершенно не прячутся среди ветвей и листвы. В Подмосковье их гнездовая психология лишь слегка ощущается, а вот в Хакасии эти птицы строят гнезда на отдельно стоящих деревьях и их видно аж за несколько километров.

Пустельги более скрытны у нас, но и я, иногда, находил гнезда в кустарниках на уровне своих глаз. Надо сказать огромное удовольствие испытываешь, когда раздвигаешь ветки и видишь затаившиеся живые комочки жизни. Часто пустельг я встречал в тесном соседстве на одном дереве или кустарнике с ушастыми совами. Эти любопытнейшие создания при вылете из гнезд наводняют воздух беспрерывным тоскливым писком, прося мамаш и папаш шустрее поворачиваться за поиском мышей. Поэтому совы беспрерывно, как приведения бесшумно, снуют над полем, придавая своим видом, я бы сказал некоторую сверхъестественность.

Самые кровожадные в глазах сельского жителя ястреба-тетеревятники. Именно они способны убить и сожрать горячо любимых сердцу сельского жителя курицу или петуха. Поэтому эта прослойка населения спит и видит, как ястреба где-нибудь подыхают в поле. И как только они их не называют таких красивых созданий: и подлыми, и кровожадными и другими нелестными прозвищами. Хотя с наступлением осени, те же граждане своих кур и уток зарубают и с таким же очевидным удовольствием, как и ястреба, их поедают. Я лично не вижу особой трагедии если ястреб у меня сожрет лишнюю пару кур, и в заповеднике я честно делился со своими хищными соседями.

В природе ястреба охотятся и на диких кряковых уток, зимой жируют на крысах-пасюках, ловят ворон, и не прочь выловить какого нибудь зазевавшегося птенца. В охоте они скрытны, предпочитая лишний раз не высовываться а терпеливо ждать около какого либо перспективного места возможного скопления дичи. Впрочем, они лихо идут в нападение на стайку голубей при этом тщательно скрываясь в воздухе, в точности повторяя ландшафт, по которому идет нападение. Поэтому коронный трюк у ястреба - брать добычу снизу вверх, а не сверху вниз как у соколов.
Подобрав подходящий гнездовой биотоп ястреба, а это как правило достаточно обширный участок леса с примыкающим к нему фермой любого профиля, около которого крутятся в большом количестве голуби и бегают крысы, мы поставили на прикол машину и начали наблюдать. Мы с Сергеем принялись энергично крутить биноклями в разные стороны. Убедившись по всполохам голубей, беспорядочно и резко взлетавших с крыш ферм, поднимаясь вертикально вверх и беспорядочно летящих в разных направлениях и появляющуюся стремительную серую тень хищника, мы поняли, что нашли то, что было столь необходимо. Войдя в лес и пройдя значительно по пересохшему руслу ручейка, мы обнаружили различные остатки перьев, которые столь усердно ощипывали заботливые родители своему хищному потомству. Эти конспираторы, видимо взяв пример с русских революционеров, занимались отдачей и приемом ощипанной добычи в совершенно противоположном от гнезда месте.

Основательно промаявшись из-за хитрости хищников, наловив по дороге дикое количество комаров, обойдя весь лес по квадратам, оставив где то в стороне своего напарника Сергея, я присел уже на не раз попадавшееся мне поваленное дерево и с горечью констатировал, что очевидно мне придется немало повозится, чтобы найти жилье ястребов.
Раздумывая о своей несчастной судьбе, я механически поднял взгляд и прямо перед собой обнаружил висевшее на ели огромное гнездо, резко вскочив увидел, что и гнездо резко пропало. Я думаю, что перед тем как ястреб строит свое гнездо, он проводит тщательную рекогносцировку местности с различных точек.и лишь затем приступает к строительству. И когда, взбираясь по дереву и зависая на коварных веточках, я был уже на половине пути вдруг, птицы обнаружили свое присутствие. Сначала тревожно прокричала самка прямо у меня над ухом. А затем, когда я хватался за нижние сучья, на которых возлежало гнездо, крупная полосатая самка просвистела над головой задев при этом своими когтями мои волосы, заставив по новому взглянуть на смысл жизни и соразмерность содеянного с наказанием.

Впрочем птица больше уже не нападала, так как при каждой новой попытке с ее стороны, я отважно поворачивался к ней лицом и гневно на нее воззарялся. Ястребу не понравилась моя отвага и он позорно предпочел отсиживаться на соседнем дереве, лишь покрикивая на меня. В гнезде, прижавшись к сучьям, притаилось четверо белых малышат с уже пробивающимися взрослыми перышками. Они отважно стали накидываться на протянутую руку хватая ее когтистыми лапами.
Поместив двух из них в мешок и спустив на веревке с дерева подбежавшему Сергею, мы резко поспешили на аэродром благоустраивать своих ненаглядных птенчиков.

Птенцы оказались прожорливые, и мы убили немало времени ловя для них голубей в военном городке.который примыкал к аэродрому. Таким образом жили мы душа в душу с ястребами, и они даже стали признавать в нас своих родителей, пока Сергею и мне не пришлось отъехать в Окский заповедник. Ястребы остались на попечении солдата, который экономя голубей, кормил их в точности отмеряя рацион. Результат не замедлил сказаться, и по приезде мы с горечью обнаружили, что вместо толстеньких и душевных птичек появились постоянно кричащие голодные обозленные ястреба.

К сожалению последующее обильное питание не дало ожидаемых результатов, и ястребы продолжали орать на каждом выдохе. Голос у них был весьма громким и не приятным. Начиналась вокализация с восхода солнца и продолжалась до поздних сумерек. Перепробовав много различных способов чтобы утихомирить солистов, и не добившись успеха, мы применили весьма удачный прием. С утра выпускали ястребов на волю, и они, немало изумившись возможности свободно передвигаться по аэродрому, принялись с ужасными криками путешествовать по деревьям окружавшие взлетное поле. Ближе к вечеру то Сергей, то я сманивал на свисток и сажал в вольеру. Таким образом наши питомцы вели вольный образ жизни, и сама природа преподала им урок молчания. Поскольку вся потенциальная добыча убиралась с пути следования птиц, не давая возможности себя поймать, ястребам волей неволей пришлось принять прекрасную жизненную аксиому: молчание-золото.

, после такого урока мы вполне смогли спокойно продолжать обучать ястребов охотиться с человеком. В итоге по утрам нам пришлось ходить на взлетную полосу и отпугивать ястребами обнаглевших жирующих на дождевых червях грачах Corvidae frugilegus и галок Coloeus monedula. Расстояние понятное дело было огромным- учитывая многие мили пробега самолета перед взлетом и после посадки. Бегать как самолеты мы не могли и поэтому передвигаться приходилось несколько медленнее. К чести ума врановых, быстро понявших в чем дело, с удовольствием рассаживающихся в ложах находящихся на окрестных, обрамлявшим поле деревьях, переговариваясь с друг другом и живо реагировавших на наши напуски ястреба.спокойно поджидали когда мы уберемся с их блестящего черного стола. Затем они подлетали к своим любимым червякам. Червей было адское количество, казалось, что огромный завод по производству червяков притаился под взлетными дорожками аэродрома, продукция которого в аккурат поставлялась после дождя и ночи.

Мечась с одного угла взлетного поля на другой мы внезапно поняли, что выполняем поистине Сизифов труд, а вдобавок, убедившись.что количество птиц учетверяется в период вылета их потомства. начали уничтожать их гнезда. Каждое такое уничтожение приносило нам- профессиональным орнитологам огромный моральный и физический ущерб,, решив свести к минимуму хотя-бы физический труд, мы опять же (в который раз) обратились к командирам с просьбой выделить нам машину с подъемником для снятия гнезд ласточек Delichon urbica и Hirundo rustica с ангаров и прочих строений.

Штабов на маленьком пяточке аэродрома оказалось множество, они притаились в самых неожиданных местах.., около общественных уборных, или свалок непонятного предназначения, среди жилых домов и плацов по которым строевым шагом вышагивали солдаты под резкий и неприятный крик старшин: «ии-раз, иии–раз,, ии-раз». Каждый посещаемый штаб считал своим святым долгом посылать ваших покорных слуг в другой штаб. Пробегав несколько дней, мы с удивлением обнаружили.что находимся в круге, поскольку штабы закончились, и они отправляли нас уже в те штабы в которых мы уже бывали.

Таким образом мы стали бывалыми штабистами, знавшие кто из командиров, что любит: Кто - кофе утром, или рюмочку после обеда, или утренний бег вокруг домов, или большой теннис по вечерам. Пропустив с кем рюмочку, выкушав утренний чаек с командиром, и заделавшись по совместительству фанатом большого тенниса мы так и не продвинулись дальше. Весь аэродром жил в процессе. Результат был не важен, а важно было участие в кипучей деятельности. На третьем круге мы сдались и стали безучастно наблюдать за все увеличившимися стадами птиц.

Впрочем за время нашей с Сергеем борьбы с военными чинами я стал испытывать все большую симпатию к своим пернатым собратьям. Я знал каждое пернатое семейство в каждом углу аэродрома. Чем оно дышит и чем живет. Обнаружив уютное гнездо полевых жаворонков Alauda arvensis прямо под соплами стартующих Мигов, при старте выплевывающих из себя массу огня, ветра и всякого дерьма в виде пепла, я поставил перед гнездышком камешек.который успешно защитил птенцов в их детском и отроческом возрасте. А затем они весело летали на небольшой территории их участка аэродрома. Каждому семейству жаворонка принадлежала строго определенная территория, на которой они кормились.жили, любили и выводили потомство.
Около нашего домика жила семейка разноцветных птичек - каменек Oenanthe oenanthe. Они деловито сновали по заброшенным образцам военного зодчества вытаскивая из самых неожиданных мест всяких букашек.

Птичья жизнь аэродрома жила своей напряженной летней жизнью: с утра тянулись стайки скворцов Sturnus vulgaris с окрестных деревень собирать на взлетных полосах себе пропитание. С другой стороны, с военного городка летели грачи и галки - самоуверенный народ, имеющие свое представление как им жить в трудных условиях орнитологической борьбы с самолетоопасными видами птиц. Наведывались и озерные чайки Larus ridibundus с окрестных водоемов. В разных концах аэродрома жили семейства ушастых сов Asio otus, которые утром сдавали свою вахту не менее трудолюбивым обыкновенным пустельгам, постоянно висевшим над одной точкой, высматривая себе аппетитных мышек.

Наблюдая за суетой птиц, Мигов и военщины и видя в каком редкостном равновесии сосуществуют эти структуры, я понимал, и думаю понимал и работающий со мной Сергей Рыжов, что все наши старания разрушить эту идиллию навряд ли увенчаются успехом.

Конец был неизбежен, как все неизбежно в этом мире. В один прекрасный день приехал мой научный руководитель, доктор биологических наук А. Г. Сорокин — «Володя» — сказал он мне. «Володя! Тебе следует уйти по собственному желанию, и не мучить меня и военных». Он не мог написать мне как в будущем фильме «Назад в будущее» «Ты уволен!» и послать мне послание со всех факсов. Поэтому он мягко попросил меня в духе традиций советского времени написать заявление об уходе. Исполнив его пожелание (а как бы я его не исполнил?), я тем самым обрек себя на совершенно иную судьбу. Сергей же ушел и не безуспешно в другой НИИ где с блеском продолжил начатую им работу, но уже на гражданском поприще.