Из всех птиц этого семейства мы прежде всего выделим знаменитого североамериканского певчего пересмешника (Mimus polyglottos). Оперение верхней части тела серовато-бурое, уздечка и оперение по сторонам головы несколько темнее, нижняя часть тела блекло-бурая, подбородок и брюшко светлее, почти белые. Глаза бледно-желтые, клюв черно-бурый, ноги темно-бурые. Длина достигает 25 см, размах крыльев 35, длина крыла 11, хвоста 13 см.
Отечеством пересмешника можно считать Соединенные Штаты, от 40 градусов к югу до Мексики; но на юге он встречается чаще, чем на севере. Отсюда перелетает он постоянно осенью в более южные широты. Однако в Луизиане живет уже оседло, если не на одном и том же месте, то, по крайней мере, в том же штате.
Пересмешник живет на всевозможных кустах, в густых лесах, на плантациях и в садах. Без страха вьет он гнезда близ человека, пользуясь его покровительством. В особенности зимой держится он поблизости от человеческих жилищ. Любимое его местопребывание — песчаные равнины на берегу реки или моря, поросшие низкими деревьями или кустами. В глубине лесов он встречается реже, и то разве во время перелета.
В движениях своих пересмешник походит на дроздов, но напоминает и пеночек. Он прыгает по земле, подобно дроздам, но при этом часто распускает хвост и так же быстро складывает его. Летает он небольшими дугами, причем опять то распускает, то складывает хвост. Одюбон уверяет, что эта птица, столь доверчивая к человеку на родине, на чужбине в первое время очень осторожна и пуглива и становится смелее, лишь пробыв некоторое время на одном месте. Не природное его пение, а подражательная способность доставила пересмешнику широкую известность и воодушевила американских наблюдателей на восторженные описания.
Вильсон и Одюбон единогласно уверяют, что пересмешника можно считать царем всех певчих птиц и что между ними нет ни одной равной ему по силе и разнообразию голоса. «В этом пении, — говорит Одюбон, — слышатся не звуки флейты или какого-либо другого музыкального инструмента, а чудесные естественные звуки. Полнота звука, разнообразие интонаций и переливов, сила голоса и блеск исполнения — просто неподражаемы! Вероятно, нет ни одной другой птицы, обладающей такими музыкальными способностями, какими одарила природа этого царя певцов. Многие европейцы утверждают, что песнь соловья по своей красоте равняется пению пересмешника. Я часто слыхал обоих на воле и в клетке и не могу не сознаться, что отдельные трели у соловья так же прекрасны, как и у пересмешника. Но я никогда не позволю себе сравнить песнь соловья с вполне законченным исполнением пересмешника». Вильсон не заходит так далеко, а европейские знатоки птичьего пения совершенно другого мнения. «Огромной известности пересмешника, — говорит Гергардт, — больше всего способствовало его умение подражать чужим голосам. Так как в Новом Свете чрезвычайно мало хороших певцов среди птиц, то даже посредственное пение кажется прекрасным и превозносится до небес. Во всяком случае, похвалы Одюбона сильно преувеличены: европейский знаток птичьего пения не воскурил бы пересмешнику такого фимиама». Впрочем, Гергардт вполне подтверждает все отзывы американских наблюдателей об удивительной способности этой птицы к подражанию. «29 июня, — рассказывает он, — я заметил по соседству с собой поющего самца. Призывный голос и песнь американского крапивника составляли четвертую часть песни пересмешника. Он начал в тоне вышеупомянутой птицы, перешел к призывному голосу пурпуровой ласточки и вдруг крикнул соколом. Потом слетел с сухой ветки, на которой сидел до того времени, и на лету уже стал подражать призыву двуцветной синицы и странствующего дрозда. После чего, приподняв хвост и опустив крылья, стал бегать по изгороди и петь при этом, как мухоловка, горная трясогузка и танагра; к этому примешивался зов поползня. Затем взлетел на куст ежевики, сорвал с него две ягодки и закричал, как золотистый дятел и виргинская перепелка. Увидав кошку, пересмешник с громким криком бросился ей вслед и, обратив ее в бегство, опять взлетел на куст и снова принялся за свое пение». По словам Вильсона, голос пересмешника звучный, сильный и поддается всевозможным изменениям и переливам. «Ему доступны все звуки, от высоких и мягких тонов песни певчего дрозда до дикого крика коршуна. Пересмешник в точности передает темп и интонацию того певца, песне которого подражает, но превосходит его обыкновенно прелестью и силой исполнения. В лесах его родины ни одна птица не может соперничать с ним. Пение его разнообразно почти до бесконечности. Оно состоит из коротких тактов от 2 до 6 тонов, которые льются один за другим с необычайной силой и быстротой и раздаются иногда безостановочно в течение целого часа. Часто слушателю кажется, что поет целый хор птиц. Таким образом, певец вводит в заблуждение не только охотника, но и других птиц». Пение изменяется в зависимости от местности. В лесу пересмешник подражает голосам лесных птиц, вблизи человеческого жилья он вплетает в свою песню все те звуки, которые слышатся ему во дворе. Он весьма точно передает не только крик петуха, кудахтанье кур, гоготанье гусей, кряканье уток, мяуканье кошки, лай собаки и хрюканье свиньи, но и скрип двери, визг флюгера и пилы, хлопанье мельничных колес и всякие другие звуки. Иногда пересмешник поднимает страшный переполох среди домашних животных например, он свистит в уши спящей собаке совершенно так, как это делает ее хозяин, и тем заставляет ее вскакивать на ноги и бежать без оглядки к своему господину; приводит в отчаяние наседку, подражая писку испуганного цыпленка; пугает робкую домашнюю птицу, подражая крику коршуна, и вводит в заблуждение влюбленного кота, воспроизводя до неподражаемой верности нежный призыв кошки. В неволе пересмешники не теряют своих талантов; напротив, усваивают еще многие другие звуки и шумы, которые иногда самым забавным образом присоединяют к благозвучным нотам собственного голоса.
Я вырастил и слышал на своем веку многих пересмешников и все-таки нахожу, что ни один из них не мог даже сравниться в пении с нашими соловьями. Однако некоторые знатоки уверяли меня, что действительно бывают самцы, пение которых достигает неподражаемого совершенства.